…Как настоящий гурман, я взяла с собой, заняв место под что-то более важное, пачку вкусного черного чая, маленькую, наполовину вскрытую, но брала-то я на себя — ни на кого другого. Наша газелька остановилась в живописнейшем месте, горы были как на ладони: это уже потом я поняла, что расстояние весьма субъективно: до них было топать и топать. Правда, я бы не назвала это горами: такая плоскенькая возвышенность, не более.
Но мне, горя глазами и пылая сердцами, долго объясняли, что горы — это не только величественные конусы на открытках, так что я скрепя сердце согласилась считать наше путешествие правильным.
На первом же привале эти мерзавцы (моя сестра, ее подруга, парень подруги,
Ласково светило солнышко, я лежала навзничь, пузом прикрывая рюкзак, и отказывалась с него слезать. Травка, кузнечики, облачка, небо неестественно-синее, фотоаппарат разрядился.
Через полчаса я сидела, мрачно обнимая железную чашку с чаем. Или из чего она там была сделана? Нагревалась, как последняя сволочь.
Маршрут наш пролегал сначала до речки с кавайным названием Няр. Няр была похожа на здоровскую огромную чистую лужу, выложенную по дну камешками. В Няр отражалось небо, птички, травка…По берегам были сплошь кусты, речку можно было пересечь не намочив ног, перепрыгивая с валунчика на валунчик. Теоретически, конечно, ибо, когда мерзавец номер три, несущий отвоеванный у меня чай, рухнул в воду, подскользнувшись, я поняла три вещи:
1.Это карма.
2.Мы остались без чая.
3.У нас есть вино и водка. Водку я не пью. Вино в рюкзаке бухнувшегося товарища, цело ли оно — глобальный вопрос.
Цело оно осталось, но его была одна бутылка на нас всех, таких непьющих. У нас был спортивный поход, много пить неэтично.
Некоторое время мы шли вдоль речки, натянув панамки на носы. Сестра нашла родник, откуда мы набрали бутылки с чистой водой и пару-другую комариных стай.
Левое плечо мне рюкзак не то чтобы натирал, но давил жутко. Комары свирепо грызли наши рубашки, отплевываясь от ниток. Разговор шел — ну коне-е-ечно — о бабах, причем мужчины молчали, раздавленные нашим авторитетом в подобных делах.
Стоянка номер два случилась глубокой ночью, мы даже не стали варить суп, погрызли бутерброды с вездесущей тушенкой. И завалились спать по палаткам, попрятав под подушками топоры. То есть, команда девушек точно спрятала — потому что в шесть утра, когда над ухом начали завывать проклятущие мужчины, я выскочила к ним именно с этим полезным инструментом.
С утра мне был предоставлен чай «Блокадно-ленинградский буржуазный». По-простому, кипяточек с сахаром. Не буржуазный — это без сахара, естественно.
Весь следующий день я сосредоточенно собирала травы, бросаясь к ним, как собачка к сахарной косточке. Мнения разделились — одни поганцы утверждали, что я намереваюсь пополнить коллекцию ядов, другие — преподнесли и испросили моего позволения приколоть к моей спине табличку с надписью «Главведьма». Я милостиво согласилась — листочек был белым, и его не так напекало, как мою черную футболку.
Полчаса мы искали английскую булавку под это дело.
Собирала я преимущественно чабрец, но встречался мне также и барвинок, и, хоть я и не уверена, иван-чай. Во всяком случае, я заявила, что это он. Вечером, в лесу, я носилась за земляникой и ее листиками, но попадалась она редко, чаще это была костяника, которую я просто поедала.
На чай нам этого хватало с запасом, правда не с тем, на который я рассчитывала. То, что я считала на пять заварок, оказалось на две.
Ночевать мы устроились на муравейниках. Внутрь они(муравьи) не заползли, но кочки! Кочки! И я буквой «зю» между этими кочками. И мне еще казалось, что где-то под тканью палатки что-то шевелится. Я жаловалась сестре, сестра злилась, пугалась и била меня по голове.
Мы сошлись на том, что это чудовище, которому мы не даем выползти на поверхность. Такое, саламандрское, знаете. Но я была за «зомби», желающего восстать в нашем стане. Просто меня не поддержали.
Среди сосен комаров было мало. Не знаю почему, но хвойные леса эти звери не любят. То ли эфирные масла, то ли еще чего…
«Главведьму» я потеряла, вместе с булавкой. Расстроилась, будто это был, по меньшей мере, почетный орден. (Возможно, так оно и было.)
Моими неимоверными трудами паршивцы могли наслаждаться чаем все путешествие. Я, устроясь у костра, рассказывала о самых жутких свойствах трав, безбожно привирая, и приговаривала «А это что еще за цветочек подозрительный? А, ладно, переварим», заваривая новую порцию. Меня в ответ пытались напугать «подозрительным» копченым салом. Ха, товарищи! Ха, и еще раз ха! Я и гусениц могу есть, на спор.
Взошли мы не на вершину, а куда-то сбоку. Но все сделали вид, что так оно и было задумано, бросая налево тоскливые взгляды.
Я же бросала эти взгляды куда-то вниз. Взгляды пищали и разбивались об острые камни.
«Ребята!» — сказала я трагически. — «А нам теперь еще и обратно идти, да?»